Сонечке заказали колонку. Тему редактор обозначил расплывчато: что-то про работу и отношения. Точнее, про то, как работа мешает отношениям или как отношения, наоборот, мешают работе, что-то в таком духе.
Тема Сонечке показалась близка и понятна, ей всю жизнь мешало и то, и другое, сколько она себя помнила.
Решение проблемы тоже лежало как на ладони: чтобы работа и отношения не мешали друг другу, не должно быть ни работы, ни отношений. Вот Будда Гаутама не имел ни того, ни другого и прекрасно себя чувствовал.
Собственно, этим бы Сонечка охотно и ограничилась, она вообще была не болтлива, но реальность была такова, что платили ей с объема, и тему следовало раскрыть, по возможности, со всех сторон. Вернее, как минимум с двух.
Сонечка сварила себе кофе и села клепать текст. На часах было два ночи, за стеной похрапывал Сонечкин бойфренд. Собственно, конфликт любви и долга можно было показать уже на этом примере, но это был неудачный пример, потому что бойфренд Сонечке давно осточертел и ее работа давно уже ничему такому не мешала.
Пришлось припоминать прежние отношения. Их было не так много, и, если не отвлекаться на ностальгию, можно было управиться часа за полтора.
Первым вспомнился Паша. Паша ходил на работу пять дней в неделю. Вот как бывают мужчины глубоко женатые, так Паша был глубоко трудоустроен на фуллтайме, и Сонечка часто ловила себя на мысли, что будь Паша женат, от него было бы больше толку.
Паши никогда не было в поле зрения, он появлялся после захода солнца, как вампир. При свете дня он находился где-то в недрах своей корпорации, где занимался неизвестно чем, но если судить по зарплате – раскладывал пасьянс «косынка». Любая внерабочая активность, начиная с «получить посылку» и кончая «купить гвоздей», приберегалась для выходных, а поскольку выходные не резиновые, то до отпуска. Учреждения, работавшие в параллельном с Пашей режиме, были ему недоступны: поменять загранпаспорт или оформить доверенность было квестом на несколько месяцев, а к дантисту Паша не ходил вообще, поскольку тот заканчивал работу одновременно с ним.
Сонечка быстро привыкла к тому, что проблемы не решаются, а только копятся. Пока Паша пребывал на пятидневке, как-то крутилась сама, добывала справки и покупала гвозди, а вечерами Паша восстанавливал силы у телевизора и был, соответственно, тоже вне доступа. С романтикой в их союзе дело тоже обстояло не очень, поскольку романтика подразумевает хоть какую-то спонтанность, а Паше требовалось уложиться строго в нерабочее время. Какие-то поездки были возможны только в федеральные выходные, что означало либо билеты втридорога, либо их отсутствие, и это при условии, что Паша нашел время оформить документы.
Кроме того, в Пашином лексиконе имелись слова «начальство» и «отпустят», отчего у Сонечки бывало ощущение, словно она живет не с директором по маркетингу, а с солдатом срочной службы, как какая-то, прости Господи, Лили Марлен.
После Паши Сонечка зареклась связываться с конторскими служащими и решила, что ее любви достоин только фрилансер. Хозяин своего времени, господин своей биографии и вообще шерстяной волчара.
Шерстяного волчару звали Леша, у него был свой интернет-бизнес: он устанавливал какой-то софт в свободном, так сказать, полете, то есть ездил по клиентам в одно рыло не по расписанию, а как договорится.
Первое время Сонечка не могла нарадоваться. С Лешей стал возможен романтический досуг, начиная с прогулок по парку в дневное время и вплоть до совместных завтраков. Ей стали даже закрадываться в сознание робкие мечты о каких-нибудь уикендах в Париже посредством лоукостера. Кроме того, наконец-то было кого послать за гвоздями. «Счастье пришло в мой дом», – думала Сонечка.
Довольно скоро, однако, обнаружилась неприятная закономерность. Если Леша был свободен в смысле гвоздей, это означало, что у Леши нет заказов. И, соответственно, вопрос не стоял не только о парижских прогулках. О кафе за углом от дома вопрос тоже не стоял. Также не стоял он в итоге и о покупке гвоздей в широком смысле слова, то есть сходить-то было можно, а вот купить было уже как-то не на что. В такие дни совместный досуг сводился к просмотру видео с торрентов и к чаю с печенькой в условиях собственной кухни.
Если же заказы были, Леша исчезал с радаров так, как и не снилось фуллтаймовому Паше, не появляясь на глаза по нескольку суток. Ни отменить, ни перенести заказ невозможно было помыслить, ибо это означало торренты с печенькой. Тем самым тема Парижа отпадала в принципе: если на Париж было время, то не было денег на билеты, если были деньги на билеты, их требовалось зарабатывать, не отлучаясь даже в сортир. То же самое касалось всех прочих удовольствий; время и деньги существовали только по отдельности, как дудочка и кувшинчик.
Параллельно выяснилась еще одна особенность жизни одинокого корсара. Если Паша, получая зарплату раз в месяц на карточку, думал о работе, только находясь на работе (и то не факт), а придя домой, полностью и без остатка погружался в дивный мир Первого канала, то независимый Леша ментально пребывал на работе 24/7. С телефоном он не расставался даже в постели: во-первых, нельзя было пропустить заказ, а во-вторых, он умел налаживать свои программы дистанционно, и клиенты широко этим пользовались. Звуковой фон в доме если и изменился, то только к худшему: теперь на всю квартиру не бубнили теледикторы, зато Леша в режиме нон-стоп инструктировал какого-нибудь чикагского заказчика на такой громкости, словно не пользовался при этом телефонной связью.
Если с подневольным Пашей Сонечке казалось, что она поджидает новобранца у казарм, то с Лешей было полное ощущение, что она живет на стройплощадке в период авральных работ и путается под ногами у прораба.
С Мишей у Сонечки дело даже не дошло до совместного проживания, Миша сразу врезал по больному.
Миша был фитнес-тренер, зарабатывал неплохо, время для свиданий находил без труда и при Сонечке по понятным причинам не работал. Он делал кое-что похуже: он о работе говорил.
Не так, как о ней говорят нормальные люди, мол, «в этом месяце выходит неплохо». Или наоборот – «дела сейчас как-то не очень». Или – «заказчик, скотина, кинул на бабло». То есть кратко и только самое главное.
Миша рассказывал свой день поминутно. Он излагал биографию каждого клиента, состав его семьи и нюансы взаимоотношений. Плюс особенности его, клиента, телосложения и метаболизма. Плюс что клиент сказал на сегодняшней тренировке, а что на давешней. И что он, вероятнее всего, скажет на следующей.
В каком-то смысле Миша тоже никогда не переставал работать, продолжая в свободное время непрерывно осмыслять свои впечатления, а также делиться ими с любимой женщиной. Любимая женщина сперва поперхнулась от изумления, потом за пару недель научилась полностью отключать слух, сохраняя на лице выражение нежного участия, а через месяц Миша, ни разу не начав разговора на постороннюю тему и на задав за отчетный период ни одного вопроса, отправился на поиски новых ушей.
Сонечка, конечно, обладала кротким нравом, но есть же, в конце концов, какие-то основы. Сонечка была воспитана в убеждении, что рассказывать о работе – это все равно что вести прямую трансляцию из туалета, не упуская ни одной подробности.
Кофе в кофейнике закончился, а из спальни донеслось недовольное покашливание Саши.
Саша был последним Сонечкиным приобретением и выбран был с учетом предыдущего опыта.
Сонечка не желала больше присутствовать при чужом производственном процессе, слушать о нем скучные глупости она тоже не желала, а еще она не желала подстраивать под чужой производственный процесс свою единственную жизнь. Саша покорил ее тем, что вообще не работал, имея какой-то пассивный доход. Интересовался историей и архитектурой, а также кухней народов мира. «Теперь заживем», – мечтала Сонечка. Станем говорить об интересном, ходить и ездить куда захотим в любое время и вообще будем далеки от всей этой пошлости.
Первый звоночек прозвенел еще на букетной стадии.
Спонтанный и романтичный Саша позвонил снизу от парадной и проинформировал, что они прямо сейчас идут на вечеринку, двадцать минут на сборы, в программе шампанское и рассвет на крыше. Сонечка, нечесанная и в пижаме, писала в этот момент статью, причем дедлайн был вчера. Она так и сказала, мол, за статью мне платят сто долларов. Не сдам сегодня – не заплатят. Надо сдать. Сто долларов все-таки.
На что спонтанный Саша заявил, что она думает только о деньгах, а жизнь тем временем проходит мимо.
Вернувшись утром с крыши и получив от заказчика по шее вместо гонорара, Сонечка весело (шампанское вообще многое упрощает) подумала, что заплатила сто долларов за это свидание.
В следующий раз ей уже не было так весело, и, вернувшись на этот раз с пикника, она всю ночь сидела над заказом и сдала его в срок.
Дальше уже как-то так повелось, что свою работу она делала, пока Саша спал. Когда он не спал, он был влюблен, и она была ему нужна то для романтического завтрака, то еще для какой-нибудь фигни.
Когда ей случилось пожаловаться, что работой завалили и голова пухнет, Саша попросил не посвящать его в эти дела, но, пожалуйста, закончить до полуночи, потому что ему надоело спать одному.
С Парижем все тоже оказалось не так просто. В Париж действительно с Сашей можно было метнуться когда угодно, но с нюансом: когда угодно ему. И когда она отказалась от поездки, потому что в эти дни должна была вести мастер-классы, Саша был очень разочарован и заявил, что ей надо менять приоритеты.
А Сонечка подумала, что пусть этот бездельник уже куда-нибудь денется и даст спокойно поработать.
А еще она подумала, что если работа мешает отношениям, то она выбирает работу.
За нее хотя бы платят.
Читайте также:
Зайки и лужайки, или Родительский долг