Лучше всех в колхозе работала лошадь, но председателем стала не она…
Не все это заметили, но для каждого относительно образованного россиянина наступила пора задать себе почти шизофренические вопросы: «Являюсь ли я носителем человеческого капитала?», «Если да, то насколько я ликвидный “капитал”?», «Что можно выручать на рынке от ежемесячной продажи нематериальных активов, которыми я обладаю?»
Длинный, хоть и не особенно дорогостоящий поезд российской экономики своей головой уже заехал в завтра – в так называемое «постиндустриальное общество». Нас тащит вперед хайтек-локомотив на магнитной подушке, в первом вагоне морщат высокие лбы архитекторы сетей связи и интернет-экосистем, инженеры, программисты, ученые и немного интернет-маркетологов с контентщиками. Вместе с тем посредине поезда в плацкартных клетушках трясутся дезориентированные и плохо оплачиваемые «индустриальные» люди, а в хвосте громыхают телеги с нищими носителями крестьянского сознания...
К 2000-м годам стратегам развитых экономик Земли стало понятно, что крупную выгоду сулят не дальнейшее разграбление природных ресурсов, не владение протяженными полями и большими промышленными мощностями, а умелая эксплуатация наиболее ценных человеческих умов – способных на изобретательство и творчество.
До середины XX века рабочая сила не воспринималась как капитал. Ее считали скорее обременением, необходимым злом. Затраты на обучение и воспитание людей признавались непроизводительными, невозвратными, зряшными. Капиталисты не без оснований полагали, что человек, родившийся здоровым, уже по умолчанию имеет физическую потенцию для работы на правильных парней.
Ему лишь нужно коротко объяснить, как управляться с плугом или штамповочным прессом, а дальше можно пару-тройку десятилетий эксплуатировать его за гроши, пока не постареет и не начнет портить борозду.
Во второй половине XX века отношение к носителям природной трудовой силы радикально изменилось. На практике выяснилось, что единичные образованные умники с научным, инженерным и / или творческим мышлением приносят больше денег, чем сотни темных пейзан и рабочих.
В 2002-м знаменитый американо-израильский экономист Стэнли Фишер с несколько отстраненным цинизмом сформулировал определение:
«Человеческий капитал есть мера воплощенной в человеке способности приносить доход. Человеческий капитал включает в себя врожденные способности и талант, а также образование и приобретенную квалификацию».
Вложения в найм знающих людей с высокой квалификацией на поверку оказались не затратами, а инвестициями, приносящими значительную отдачу. В конце концов развитые индустриальные страны принялись переносить штамповочные (читай – не креативные) производства в регионы с дешевой рабочей силой и превращать собственную экономику в «экономику знаний и услуг».
Упрощенно говоря, капиталисты принялись вкладывать средства в найм лучших спецов и регистрацию патентов на технологии, которые те создают. Главным стало владение информацией о том, как сделать спутник, раздающий интернет с орбиты; таблетку, надежно контролирующую кровяное давление при приеме один раз в день; алгоритм распознавания лиц в толпе и т. п., а не заводами и компьютерами, на которых все это можно произвести или запустить.
Разумеется, владение информацией подразумевает юридическую и фактическую возможность не делиться ею просто так, а предоставлять заинтересованным людям, компаниям и странам только за деньги.
Со стороны специалиста, создающего ценную информацию, дело выглядит следующим образом: если вы изобрели технологию в рамках трудовых отношений с Google, Facebook, Netflix или тем же «Сбером», то запатентуют ее ваши наниматели, а не вы лично. Они же снимут все сливки.
Ваша персональная прибыль от вложений личных денег в собственное образование составляет всего 12-14 % в год (если вы работаете в Западной экономике) – это подсчитал американский экономист, лауреат Нобелевской премии, один из основоположников «теории человеческого капитала» Гэри Беккер. Как можно догадаться, в России даже эту не супер-пупер доходность от знаний имеют очень немногие. В основном – IT-специалисты, способные конкурировать на мировом рынке труда.
Лишь к 2020-м, с большим опозданием, понимание крупных выгод перестройки общего хозяйства в «экономику знаний» накрыло высокопоставленных российских управленцев. В позапрошлом году президент Путин уверенно заявил, что в ближайшие 10 лет «…нам предстоит провести цифровую трансформацию всей страны, всей России, повсеместно внедрить технологии искусственного интеллекта, анализа больших данных».
«Наши планы…», – сказал он, – «…затронут каждого человека, каждую семью, каждую отрасль экономики и социальной сферы, каждую организацию и каждый уровень власти, всю систему государственного управления».
Звучит несколько пугающе. Вот почему «шизофренические» вопросы, упомянутые вначале, стоит задать себе как можно скорее и начать поиск адекватных ответов. Как видим, горячие московские головы очень хотят видеть Россию страной постиндустриального общества. И не через полвека, а прямо вот через декаду. Аларм, как говорится – если до кого до сих пор не дошло и без начальственной футурологии, куда дует ветер…
Есть, правда, одна крупная проблема. Как указывают социологи, в нашей стране парадоксальным образом весь дискурс постиндустриального развития сосредоточен на вложениях в технологии… но не в человеческий капитал, без которого вся эта машинерия не заработает.
Если людям не платить, они не станут «постиндустриальными профессионалами»
Направление социологии, изучающее становление социальных групп, на основе которых, как ожидается, возникнет постиндустриальное общество в России, еще очень молодо. Тем не менее, увлеченные темой ученые уже видят некоторые тенденции и закономерности.
Например, социологи считают, что имеющийся в стране человеческий капитал (в узком значении термина – см. выше определение Стэнли Фишера) явно недостаточен для построения чего-нибудь «постиндустриального». Наука неоднократно фиксировала, что эта проблема – главный тормоз экономического развития России.
При этом в обществе параллельно работают две конфликтующих тенденции: вроде бы идет постиндустриальная образовательная модернизация, но навстречу ей запускается противоположный процесс. Его логично было бы назвать консервацией или архаизацией, но социологи предпочитают корректное слово «демодернизация»…
Среди россиян слабо распространена практика повышения квалификации. Они предпочитают работать рутинно, в привычном понятийном поле и ничего нового от греха подальше не выдумывать. На социологическом языке этот обычай маркируется как «низкая инновационная составляющая человеческого капитала». Также ученые отмечают, что квалифицированные кадры в России сплошь и рядом используются нецелевым образом.
У нас вообще страна парадоксов. С одной стороны, и экономисты, и социологи давно твердят, что система образования производит избыточное количество специалистов с высшим образованием. Помните боянистые мемы про филологов за кассами «Макдональдса»? Они как раз об этом. Непонятно, зачем штамповать столько потенциальных работников умственного труда, если трудиться им негде? В России лишь 1 / 3 профессионалов работает по специальности, указанной в дипломе, или подвизается в смежной области.
С другой стороны, только 28 % людей, выполняющих работу, для которой реально требуется определенная квалификации, имеют профильное или хотя бы смежное образование. То есть вузы выпускают не тех специалистов, что действительно нужны на рынке, а того, кого получится (само собой, за деньги населения, тянущегося к лучшей жизни).
Высшее образование в стране превратилось в оторванный от реальности фетиш. Для многих, в том числе передовых, креативных профессий, оно не нужно и не стоит затраченных на него денег.
Еще в 70-х годах прошлого века западные экономисты пришли к концепции, согласно которой дипломы об образовании важны не как «удостоверения» о получении прикладных знаний, а как сигналы о наличии у их обладателей «природных» индивидуальных способностей к обучению и креативности.
Сегодня психологи и социологи полагают, что такие качества личности скорее обусловлены обстоятельствами ее первичной социализации в детские и юношеские годы. В общем, формальное образование – это такая неоднозначная штука, которая не пойми о чем говорит.
Российские работодатели смотрят на дипломы тоже своеобразно. Только 2 / 3 рабочих мест, требующих от профессионалов глубоких знаний своего дела, инновационного мышления, креативности, обеспечивают людям доходы выше прожиточного минимума, комфортные условия труда и социальную защищенность.
На человекопонятный язык это переводится так: «вы давайте поработайте нам креативненько, но платить мы вам станем, как неквалифицированной рабочей силе».
Вся эта чехарда приводит к тому, что, по данным ученых, доля специалистов высшего уровня квалификации составляет всего 25 % от общего числа работающих россиян. А к группе специалистов, готовых действовать в условиях «прото-постиндустриального уклада», сейчас можно отнести лишь 5-6 % занятых граждан.
Немногочисленные амбициозные и прокаченные специалисты стекаются в столицы и города-миллионники, где можно претендовать на позиции с приемлемой оплатой труда. Вся остальная страна ни к какому построению «постиндустриального общества» не готова. Потому социологи и называют малую группу передовых профессионалов «прото-постиндустриальной» социальной прослойкой.
Прочные позиции на трудовом рынке России имеют, пожалуй, лишь программисты, аналитики больших данных и «дата-сайентисты», инженеры из IT и обладатели смежных профессий. Причем относительная прочность этих позиций базируется не только на профессиональных навыках и знаниях, но и на способности к общению на техническом и деловом английском языке.
«Ненормальные» зарплаты айтишников стали таковыми, только потому что те способны удаленно работать на компании из Европы и Северной Америки. Отечественным работодателям поневоле пришлось подтягивать местные ставки к мировому уровню, иначе русские программисты-сотоварищи массово выбрали бы зарубежных нанимателей.
А вот на гуманитариев в России смотрят, как на обильный и дешевый ресурс: их по-прежнему можно скупать на рынке труда из расчета тонна на пятак. Хотя многие начали сопротивляться этому положению вещей, пошли в самозанятые и стараются продавать свои навыки и креативность подороже. Выходит пока не очень.
Чтобы российские гуманитарии (скажем, интернет-маркетологи, SMM-щики, коммерческие авторы или те же психологи) могли конкурировать на мировом рынке, им недостаточно технического и делового английского. Они должны уметь выгодно преподнести свою креативность – не хуже носителей языка. Но такой навык требует от людей серьезных личных инвестиций. А денег, как мы помним, нет, но вы держитесь…
Строго говоря, в стране не соблюдается главное условие построения постиндустриального общества – создание и воспроизводство качественного человеческого капитала.
Остальные условия тоже не складываются. Несмотря на то, что доля сферы услуг в ВВП уже в 2010 году составляла 62,7 %, она не была построена на фундаменте развитой инновационной промышленности. Последняя в России все еще действует в парадигме индустриальной эры XX века, а экономика в целом имеет опасный сырьевой перекос.
Как понять, «постиндустриален» ли твой человеческий «капитал»
Это нетривиальная задача. Социологи спорят, кого именно можно отнести к отечественному классу «постиндустриальных» профи. Как бы понятно, что это должны быть высокообразованные работники умственного труда. Но это неточно – возможно, достаточно лишь самого факта получения дохода от его выполнения, а формальный диплом необязателен.
Пока российских профессионалов изучают не как самостоятельную социальную группу, а как часть «среднего класса» или «вообще специалистов». Либо ученые дробят когорту на группы под названиями «ученые», «инженеры» и так далее.
На Западе в «постиндустриалы» записывают так называемый «креативный класс» (включая гуманитариев творческих профессий). Но в России к этому термину относятся саркастически, называют и гуманитариев, и молодых айтишников «креаклами», говоря про них «Смотрите – хипстеры изобрели самокат».
С научной точки зрения, трудность определений состоит в том, что международный классификатор занятий ISCO-08 (International Standard Classification of Occupations) ну никак не «ложится» на российский рынок труда. Ибо, как упоминалось выше, наш рынок странный.
Скажем, на Западе старших медсестер и воспитателей детских садов относят к «профессионалам», а у нас таковыми можно величать лишь тех, кто закончил вуз. От бухгалтеров в развитых экономиках не требуют высшего образования, а в России это маст хэв, хотя непонятно, зачем. Масса отечественных бакалавров занимается физическим трудом, сидит за кассами или простаивает охранниками в торговых центрах.
Родной Общероссийский классификатор занятий, оказывается, был слизан с ранней версии ISCO и не слишком удачно адаптирован к местным реалиям. Поэтому отечественным социологам в настоящее время приходится разрабатывать собственные классификации, и этот процесс еще не закончен. В них сломаешь голову, но так и не поймешь, относить себя к «постиндустриалам» или нет.
В настоящее время социологи полагают, что ядро «постиндутриалов» в России – это люди, имеющие диплом о высшем образовании, работающие на предполагающих его позициях, реально обладающие широкими знаниями и навыками и обновляющие их.
Средняя зарплата профессионалов из «ядра» примерно в 1,5 раза выше, чем у профессионалов из круга дальней социальной периферии. Также ученые отмечают, что основанная масса российских профи (56 %) принадлежит к ближней периферии и имеет лишь отдельные признаки соответствия «постиндустриальному классу».
Но мы можем быть демократичнее, чем ученые. Возможно, корректно причислять себя к «постиндустриалам», если ты однозначно занимаешься только умственным трудом (и это не ручная бухгалтерия), зарабатываешь ежемесячно как минимум 2 медианных российских зарплаты (не менее 70 тыс. руб.) и трудишься в отраслях, которые принято считать передовыми в развитых странах Европы и Северной Америки. Конечно, это немного спекулятивный подход, но более адекватного для земного, бытового, если хотите, применения российская наука пока не предлагает.
На отечественном рынке труда мы все немного «лошади», которым не светит стать председателями колхозов. Поэтому счастливы те, кто хоть отчасти чувствует себя вольным мустангом без седла и узды и ржет время от времени от полноты жизни, а не над зарплатной ведомостью…
Читайте также:
Soft skills: работать некому — все коммуницируют
