Русский код – что в нем изменилось

В марте 2021 года «Левада-центр» (некоммерческая организация, выполняющая функции «иностранного агента») провел очередной опрос, в котором выяснял характер и структуру тревожности россиян. Комментируя его результаты, социологи отметили, что поводы для тревоги слабо меняются все последние годы, что указывает на устойчивость конструкции общественных страхов.

В текущем году средний житель России более всего боится следующих вещей (ТОП-10, проценты не суммируются, можно было давать несколько ответов):

Исследователи сообщают, что страхи россиян «представляют собой реакции на неопределенность институционального обеспечения наиболее важных условий повседневного существования, субъективное переживание зависимости от внешних сил».

Социологи констатируют: «…уровень общей тревожности является показателем индивидуальной или гражданской слабости, недееспособности граждан, невозможности человека отвечать за свою жизнь и поведение, воздействовать на окружающую социальную среду – общественную и политическую жизнь, сомнения в работе важнейших социальных институтов, которые могли бы защитить человека от разного рода бед или несправедливости».

Три волны социологического мониторинга, проведенного в 2014-2015 гг. сотрудниками Института социологии РАН, показали, что самым главным уроном для общества середины 2010-х россияне считали снижение уровня жизни, общеэкономический спад и ухудшение положения дел с занятостью (51-63 %).

Менее часто россияне отмечали проблемы в здравоохранении, в обеспечении жильем, распространенность коррупции (33-38 %), негативные изменения фундаментальных основ жизни социума – сферы морали и социальной справедливости (35-36 %).

Пандемия COVID-19, свирепствующая с начала 2020 года, внесла еще больше неопределенности в видение людьми собственного будущего. А поскольку СМИ уже более 25 лет не предлагают никакой позитивной повестки, способной хотя бы частично объединить россиян и снизить их тревожность, они вынуждены искать психологическую опору в мифах прошлого, в эзотерике и самоидентификации через потребление.

Чем заполнить вакуум

Доктор экономических наук, профессор Южно-Российского гуманитарного института (ЮРГИ, Ростов-на-Дону) Алексей Ситников считает, что в обществе, полном противоречий, становятся популярными «образцы потребления как модели поведения, имитирующие уровень такового и стиль жизни стран с рыночной экономикой».

Профессор полагает, что открытость России внешнему миру в последние десятилетия породила скачок притязаний: «… довольно быстро возникла небольшая прослойка общества, чей уровень жизни заметно превосходил средний по стране и которая начала воспроизводить модели потребления состоятельных людей Запада. Формирующаяся культура потребления в нашем обществе копирует, перенимает черты западной, вовлекаясь в революцию притязаний и «ценностный реванш».

Переводим на общепонятный:

Особенно ярко эта тенденция видна в поведении и ценностных установках молодых людей. Профессор Ситников указывает, что молодежь ориентирована на успех в пространстве социальных норм, но при этом имеет размытые и протестные стратегии. Экономист считает, что они рождаются как «…реакция на сохранение неопределенности и риска во всех жизненных сферах».

Экономисты и социологи полагают, что, когда развитие общества имеет несистемный и противоречивый характер, «его модернизация воспринимается как источник дискомфорта и даже разрушение жизненного пространства».

Преобразования дают шансы одним, но лишают их других. В результате в социуме начинается борьба с модернизацией. И направлена она на воспроизводство старых социальных моделей.

Алексей Ситников убежден, что россияне враждебно воспринимают коммерциализацию социальной реальности, потому что она в принципе неприемлема для традиционного сознания. Оно видит в коммерциализации отчуждения человека от человека. Особенно это характерно для бедных обществ, в которых у людей нет равных шансов для достижения социального успеха. Российское – как раз такое.

Одной из основных проблем социума экономист видит его раскол по принципу корпоративной принадлежности. И он действительно бросается в глаза. Спроси россиянина «Кому на Руси жить хорошо?», и он, не задумываясь, назовет несколько условных «классов», среди которых будут «силовики», «чиновники», обобщенные «барыги» и т. п.

Науку уволили, наняли богов и духов

Российские шаманы призвали власти признать их верования традиционной религией. Признанные церкви получили еще больше законных имущественных выгод. Российское чиновничество увлеклось оккультизмом. Что, черт возьми, происходит в стране, где в конце 80-х каждый второй малыш смотрел «Очевидное-невероятное» и мило выговаривал имя «Селгей Петлович Капица»?

У автора этих строк есть предположение. Принято считать, что с закрытием «советского проекта» общество лишилось «гуманной» коммунистической идеологии, и на ее месте образовалась пустота, которую было нечем заполнить, кроме потребительства и мистики.

На в целом довольно скучном советском ТВ выходили занятные научпоп-программы, «Центрнаучфильм» производил сотни документальных картин и десятки периодических киножурналов. Несмотря на загогулины вроде разгрома классической генетики в 1940-е и гонения на кибернетику в 1950-е, финансирование советской науки (не только военной) с каждым десятилетием росло в разы.

В 1990 году в стране действовали 7 973 организации, выполнявшие научно-исследовательские, проектно-конструкторские и технологические работы. В них трудилось 1 985,6 тыс. специалистов, не считая вспомогательного персонала. Ученые и научные прикладники были социально успешны, и их авторитет не отрицался даже в уголовной среде.

Всевозможная эзотерика в позднем СССР была маргинальным явлением, а систематическое образование – популярным почти во всех слоях общества. На все соборное-сермяжное-домотканое-посконное средний советский человек начинал посматривать как на пережитки прошлого. Именно наука – часто в пику иерархам КПСС – объясняла социуму, что такое «справедливость для всех» и как могла бы работать экономика, если бы не испытывала идеологического гнета.

К сожалению, в игре «Перестройка» выиграли комсомольцы, назначенные бизнесменами, цеховики и представители откровенно криминального мира, а не образованные люди, принадлежавшие к истинной элите. После краха СССР эта элита пошла под нож.

Ученые в одночасье перестали быть социально успешными, и их авторитет был уничтожен буквально за 1-2 года. Лучшие и наиболее смелые уехали из страны, некоторые храбрецы подались в бизнес. Люди с меньшими притязаниями, оставшиеся в науке, влачили жалкое существование. От этого удара российский научный мир не оправился до сих пор.

Средний россиянин, увидев, что образование, знания, сложный труд во имя общественного блага ничего не значат на феодальном базаре, притворяющемся «рынком», сделал свои (ошибочные) выводы. И начал выживать, как бог на душу положит.

В это самое время из того же «глубинного народа» вышли и прорвались к контролю над экономическими и силовыми ресурсами слабообразованные, но очень тороватые пассионарии, присвоившие себе звание новой элиты.

Их управленческие таланты и привели общество к тому, что оно десятилетиями не может выйти из состояния тревоги. И, чтобы компенсировать удушающий страх перед завтрашним днем, массово обращается к бытовой и «коммерческой» магии, надеясь выторговать у судьбы возможность хоть немного побыть буржуа.

Что интересно, на другой стороне планеты, у наших заклятых «уважаемых партнеров» в последние годы происходят похожие повороты в массовом сознании. Такое ощущение, что отказ от рационального, научного видения мира распространяется по планете эпидемическим образом — подобно заболеваемости, вызванной COVID-19. Но это уже совсем другая история…